Пока никто не отвечал в этой теме...

[Sirius B]

The witness (свидетель).
Линда осторожно открыла дверь полузаброшенной автомастерской. С улицы доносился вой ветра, шорох песчинок и звуки взрывов вдалеке. Ночь была холодной и мрачной, небо окрасилось в желто-зеленый оттенок, и по его по-лотну крупными черными пятнами мчались облака.
Сделав несколько шагов к раненному, Линда сразу же поняла что он ещё жив.
Обезумевший и ослабевший курд, одетый в черный камуфляж наставил на девушку автомат. Его штаны были порваны, в бронежилете образовалась овальная пробоина.
Он вытянул оружие вперед, его рука дрожала, а вены на ней словно пытались вылезти из под кожи. Весь его внешний облик неустанно твердил: Моё время на исходе…
- Убери оружие, - без страха сказала Линда, - я тебе не враг! Азиз прислал меня!
- Что тебе нужно странная белая женщина? – обреченным голосом сказал курд. В этот момент его карие глаза отразили унылый свет тусклой лампоч-ки, свешенной с потолка.
- Ты слышишь эти взрывы на улицах? Капитан полиции мертв, беспорядки продолжаются…
- Но ты же не за этим сюда пришла! – перебил её курд, резко повысив хрип-лый, срывающийся голос.
- Вообще то, я из Лондон Таймс, расследую случаи загадочной смерти…
- Будь ты подогадливей ты бы поняла, что все эти как ты говоришь – смерти – произошли не спроста…
- Что ты об этом знаешь? – обходя излишние манеры напрямую спросила Линда.
- Х-х-х, - курд удрученно вздохнул, - всё что я знаю… Эти люди перед смер-тью испытывали ужасные галлюцинации, они боялись всего и вся, и некото-рые из них твердили о том, что кто-то постоянно следит за ними. Один из них, Саид, был моим товарищем несколько лет. Он был храбрым, честным человеком, но за какое-то время он совсем сошел с ума.
Я не боюсь покойных – говорил он мне, - я боюсь чего-то вполне материаль-ного и оно преследует меня, наблюдает отовсюду: из щелей в половицах, из замочных скважин, из непритертых досок в стене…
- На лицо симптомы параноидальной шизофрении, - рассуждала вслух Лин-да, - но вот что меня заботит и удивляет больше всего – почему эти случаи имеют массовый характер?
- Я не врач, но хочу ответить тебе следующее – видишь, ту самую синюю дверь?!
Курд отложил автомат, взглядом и пальцами указывая направо.
- Так вот, за ней обитает нечто, названное свидетелем.
- Кто это? – по-детски спросила Лин.
- Не так просто как кажется – выдохнул уставший солдат, - ты не можешь войти туда. Я объясню: в этой маленькой, узкой и длинной как трамвайный вагон комнате горят две лампочки. Они горят очень тусклым светом, ещё тусклее чем здесь. Там нет мебели, стены обложены кирпичом, и есть там и другая дверь, ведущая на улицу. Она закрыта и заколочена уже много лет. Но это существо нашло способ выбраться наружу…
- Я так и не поняла о чём вы? – вкрадчиво и тихо сказала Линда.
- Моё время на исходе, жить осталось считанные секунды. Но я хочу, чтобы ты оставила меня наедине с моим богом.
С этими словами курд указал на совершенно другую дверь, находящуюся в противоположенной стороне, рядом с той, в котороую вошла Линда.
- Иди туда и смотри…
Спустя пару секунд Линда уже сидела, будто в засаде и наблюдала. Уми-рающий курд читал молитвы на непонятном языке.
Неожиданно, из-под той самой сине-голубой двери с полопавшимся слоем краски, стало выползать странное существо. Внешне оно почти не отлича-лось от обыкновенной пиявки. Однако на сегментативном теле, чуть выше присоски гроздьями прорастали настоящие глаза! Некоторые из них были поменьше, эти как правило были мутные – их затягивала белесая пленка, те что побольше имели сравнительно широкий зрачок, работавший как свето-чувствительный окуляр.
Уродливое существо медленно подползло к курду. Длинное, больше 50 см тело вытянулось, пока челюсти не уперлись в затылок умирающего человека.
Линду охватил какой-то панический ужас. Курд не сопротивлялся, он будто бы уснул, однако его слабослышный шепот доносился до ушей Линды вме-сте с чмоканьем огромной пиявки-гибрида.
Это происходило около получаса. Тридцать минут Линда безотрывно смот-рела в щель. Совершенно растерянная, она ждала дальнейших действий. Пи-явка уже прилично растолстела, но на маневренности это нисколько не ска-залось – мерзкое существо уползло прочь, с трудом протискиваясь по синюю дверь.
Линда, жадно вдыхая в себя воздух, подбежала к курду. Он лежал на боку. На его шее должен был остаться след, так как после укуса пиявок кровь дол-го не останавливается…
Взрывы на улице стихли минут двадцать назад. Девушка и не заметила этого, она была так поглощена наблюдением за тем, что с трудом укладывалось в её голове. Но было и другое, что окончательно выходило за рамки понимания – на месте укуса пиявки образовалась маленькая канавка, из которой тонкой струйкой сочилась бледно-розовая жидкость.
- Что же это такое, если не кровь? – елислышно произнесла Линда.
Страх… -ответила ей тишина.


*Momento quia pulvis est – Помни, ты всего лишь прах.
Широкую улицу плотным туманом окутывал снег, он кружился над высокими Нью-йоркскими домами, падая на асфальт. Тротуары были скованы холодом пряные запахи ноября смешивались с шумом города и улетали высоко в небо.
В такой момент не очень хотелось заниматься чем-то особенным. В частности – чем-то хорошим. Многие люди на улицах выказывали безразличие. Другие же, подобно паукам, забились в свои квартиры и чего-то ждали. Все думали о чём-то своем, видели свои сны, а потом понимали – насколько они могут быть реальными. Сезон дождей уже прошел, и сейчас было самое время для прохладной погоды.
Бред Дуглас быстрым шагом передвигался от одного темного переулка к другому. Перед глазами был только снег. Эти маленькие, белый, холодный точки, которые, садясь на кожу, умирали от её теплоты. Вдруг, ему стало не по себе. Он ускорял шаг, нервно перебирая пальцами.
Бред опустил взгляд, чтобы не сталкиваться с лицами других прохожих. Какими же одинаковыми они все выглядели сейчас. Радостными и грустными, печальными и веселыми, переживающими страдания и испытывающие сумасшедший восторг.
Но Бред шел, фактически переходя на бег, оставляя следы на заснеженном тротуаре.
На своем пути он обнаружил весьма темный переулок, ведущий во двор. Кажется, что здесь не было ни души. Нервно шаркая ногами, он переступил через металлическую окантовку ворот и шагнул в темноту.
Сейчас, он как бы смотрел со стороны на человеческий поток, бегущий не важно зачем, не важно куда.
Бред Дуглас нервно рассмеялся.
Он хохотал до тех пор, пока ему не свело бока и из банки дешевого пива, которую он сжимал в правой руке, не пролилось на грязный пол.
Какое-то дикое сумасшествие, ни к чему не приводящий бред овладел им сейчас – откуда столько эмоций, переполнявших его, давивших разум и волю…
Со стороны двора в подворотню свернул какой-то незнакомец. Его силуэт расплывался во тьме, и в то же время контуры его были отчетливо видны.
Бред перестал смеяться и растерянным взглядом попытался выцепить лицо незнакомца, скрываемое под черным капюшоном. Попытка оказалось тщетной.
Незнакомец все приближался и приближался, и теперь уже Бред отчетливо слышал его легкое дыхание, какой-то жженый запах от его одежды. На миг Бреда скрутил страх, он выронил банку с пивом, и попятился в сторону, не находя объяснения своим действиям.
- Что случилось? – остановился незнакомец. Он говорил не поднимая головы.
- Ничего. – с великим трудом выдавил из себя Бред, чтобы не показаться подозрительным.
- Ты боишься снега? – тихо сказал незнакомец, и этот шепот грохотом весеннего грома раздавался в голове Бреда. – Ты правильно делаешь, ведь никто не хочет быть засыпанным под грудой пепла.
Внезапно перед глазами все поплыло. Призрачные стены подворотни будто бы разъехались, как ножки стула при гололеде. Пол проваливался. Бред, вцепившись пальцами в стену, пытался понять, где он находиться и что с ним твориться.
Со стороны улицы полыхал огонь – яростная лавина огня и жара накрыла все и вся, ничего не осталось, сгорал каждый камень. Спертый воздух мгновенно наполнился запахом серы.
Внезапно стены огромной подворотни стали сужаться. За пределами не утихал огонь, стало невозможно дышать от замкнутости и тесноты. Будто бы Бред переместился в желудок огромного существа, готового переварить его заживо.
Стена раскрыла свою пасть и Бред стал утопать в ней, будто бы в разгоряченной глине. Из другой стены к Бреду тянуло руки уродливое существо, посмотрев на которое можно умереть от психического шока. Зелено-красная кожа, в мутных разводах источала ядовитые испарения, сквозь ребра торчали два раздутых, синих мешка, заменяющие легкие, от смрада превратившиеся в гематомный отёк. Огромна пасть с разорванной челюстью непрерывно кровила, источая запах гнилого мяса. От нечеловеческого страха, Джек закричал, но горло свела судорога, будто руки этого уродства крепко сжали его шею, пронзая когтями кожу и сменная горло как пластмассовый стакан.
В глубине, в стене, находилась полость в форме рта, где Бред вдруг увидел себя со стороны, скрюченным, нагим стариком в страшной тесноте... Он был намертво замурован в стене, как в дыре, и своды, ужасные самим уже своим видом, наваливались на него всей тяжестью.…
А в голове истеричным шепотом крутились последние слова незнакомца в черном, дошедшие сквозь адское зловонье: Momento quia pulvis est…


Комната
Денни стоял посреди пустой квартиры и растерянно разводил руками. То, что произошло здесь несколько минут назад не укладывалось в его голове – никак. Совсем никаких объяснений ему на ум не приходило. Во едино сливалось все: и чувства, и страх и отрешенность.
Ещё пять минут назад комната была со вкусом обставлена старинной мебелью. Вон там в углу стояло бархатное белое кресло, с начищенными металлическими ножками, удобными валиками для рук и мягкой спинкой. Рядом с ним был стол, изящный, красивый. А вот посредине, в стене располагался камин. В нем горел огонь, а рядом неторопливо тикали старинные часы.
На стенах висели картины. Одна из них, та, что в кедровой рамке, изображала теплое утро, утро на морском побережье. Она была нарисована более века назад, и бережно хранилась в стенах национального музея, дожидалась своего часа. Пока кто-то не перенес её сюда. Шедевры не умирают, они просто гибнут. А их прах потом рассеивается, разлетается по ветру, обдувающему побережье в лучах нежного утреннего солнца.
Здесь холодно, и из каждого угла веет страхом. Как бы сейчас Денни хотел оказаться на том самом побережье. Беззаботно и радостно прогуливаться по песку вдоль линии воды. Слушать крики чаек и плеск волн, медленно облегающих камни и скатывающихся обратно. Море бы унесло все его страхи, такие правдивые, и такие настоящие.
Денни посмотрел вниз, и с ужасом спохватился, что его ноги до колен уже исчезли. Исчезли, как уютное кресло, как огонь в камине, как тиканье часов, как утро на побережье. Денни пытался кричать, но звуки тоже поглотила пустота. Спустя секунду в комнате не было ничего… Совсем ничего.


Ловушка.
Валера сидел на занятии и никак не мог найти себе место. Он пытался внимательно слушать усталого преподавателя который монотонно бубнил свою лекцию, делать пометки и записи, но всё равно его взгляд рано или поздно падал на Эмму. Она была не просто красива. Она – божественно прекрасна, так что глаз не оторвать.
Длинные, каштановые, блестящие как множество тонких лесок волосы собраны в конский хвост. Красивые черты лица, большие глаза, красиво очерченные губы, изящный нос. Всё это придавало симпатичной девушке таинственность, подобранная со вкусом одежда подчеркивала индивидуальность и делала намёк на гениальность. Но сегодня она была одета по-особому: не смотря на болезненную худобу у Эммы была большая грудь. Твердый второй с половиной размер смотрелся необыкновенно красиво – тугая лента открытой кофты стягивала и приподнимала бюст, делая его выпячивающим, заманчивым, сексуальным и чувственным.
Мучаясь с демонами собственного мозга, Валера понял, что Эмма – все, что ему нужно сейчас, хотя бы в плане телесных удовольствий.
Развернувшись в пол оборота, Эмма достала из сумочки сигарету и зажигалку, и, попросившись выйти, удалилась из аудитории. Она прошла по ступенькам, минуя ряды и кафедру, затем совсем вышла в коридор. Занятия по ораторскому мастерству были уже не интересны ей. Валера вышел следом, как ни в чем не бывало.
Старое здание института, где у них проходили занятия у вечерников было плохоосвещаемым, древним корпусом с большими окнами и широкими лестничным пролетами.
Эмма спустилась по лестнице на цокольный этаж и, остановившись, изящно закурив свою сигару, присела на старый, обшарпанный диванчик. Он был далеко не новый, и стоял в комнате для курений довольно давно.
На часах перевалило за семь, и через двадцать минут у них должно было закончиться занятие.
Валера пошел за ней по следам, стараясь ступать крайне осторожно, чтобы не быть замеченным.
«Она там одна, - думал он, наблюдая за ней в отражение в оконном стекле, - никого больше нет, и она сидит, ничего не подозревая… самое время… сам Бог велел…»
И Валера был в чем-то прав: Эмма сидела совершенно одна, поблизости не было ни души. Только в трубах, проходящих под потолком, елеслышным шепотом текла вода. Эти металлические вены петляли по всему подвалу, нигде не начинаясь и нигде не заканчиваясь…
Со стороны девушка смотрелась ещё элегантнее. Она затмевала всё, при этом пыталась скрываться от посторонних глаз. Как паучиха в норе. Идеальная модель – улучшенный элемент, во всех своих отношениях.
Задыхаясь от нескончаемой страсти, Валера обошел лестницу, и направился напрямую к ней, не скрывая своего желания немедленно овладеть Эммой.
Бедняжка даже ничего не успела толком понять – что-то просто схватило её, и повалило на старый, разваливающийся, обшарпанный диван.
Сначала он схватил её за плечи, стараясь изо всех сил контролировать ситуацию. Хотя, может ли контролировать ситуацию обезумевший зверь, который окончательно ударился в свои потаенные инстинкты.
Он навалился на неё всем весом, чтобы идеальная модель не смогла вырываться, и пошло поцеловал ей в шею. Затем стал бесцеремонно лапать её грудь – это ему это дико понравилась. Мягкая, округлая плоть, такая большая, что не помещается даже в руку. Это не могло не заводить его.
Эмма пыталась сопротивляться, но это у неё не получалось. Горло свела жестокая судорога, не давая и пикнуть. Руки теряли сопротивление, становясь мягкими плетьми, тело постепенно превратилось в текучий воск, безвольный и пластичный.
Валера резким движением нахально сорвал с неё кофту, тем самым оставив её в одной юбке, носках и ботинках.
- Расслабься, черт тебя побери, - шикнул он задыхаясь от нахлынувшего потока эмоций. – Не так больно будет…
Эмма с трудом протянула руку, нащупав в потайном кармане юбки раскладное, остро заточенное лезвие. Затем она судорожно протиснула руку сквозь кипящее тело и одним резким движением рассекла шею своего обидчика.
Его глаза мигом похолодели, зрачки заползи за веки, как луна прячется в темноте ночи.
Из огромной раны фонтаном хлестала ярко-красная кровь.
«Придется кому-то сменить диван, - подумала Эмма, рассматривая кровоточащую свежую рану, на шее человека, которого она совсем недавно так любила, и была бы рада такому повороту событий.
«К счастью, кровь не попала на одежду, она мне так нравиться».
От охладевающего тела страсть тонкой пленкой впитывалось в тело Эммы, и теперь она не могла сдерживать себя. Сначала она хотела заняться сексом с ещё теплым трупом. Но всё ограничилось тремя поцелуями.
«Обожаю запах крови на чужой коже, - шептала она, бережно гладя его волосы.
«Хорошо, что он снял с меня кофточку, - ещё раз подумала она, - с белого кровь не отстирывается».
Вечером, приехав в свой пустой, никем не согретый дом, Эмма сидела в уголке и кормила свое домашнее животное.
- Я так тебя люблю, Кид! – говорила она, поглаживая кошку, породы сфинкс, на теле которой не было не единой ворсинки, - И хоть на тебе нет шерстки, я всё равно очень люблю тебя..» Но, Кида казалось бы, совсем не слушала, лишь хрустела сухим кормом…
«Вот так всегда, - подумала Эмма, и отправилась спать.